Родительский день

Рассказ

Олег ПОЛИВОДА

 

Выписки из протокола судебного заседания.

Свидетель Саенко Анна Митрофановна, 64 года:

«Конечно, я знала Марину Мещерскую. И мать ее Наталью тоже. А как же ж! Мы ж соседи! И энтого вурдалака знаю! Что значит «какого вурдалака»? А вон того самого, что в клетке сейчас сидит! Я поняла, ваша честь! Я извиняюсь! Дальше так и буду его называть – подсудимый Мальцев Сергей Петрович. Хотя вурдалак – он и есть вурдалак. Да, да, больше не повторится!

Мариночке лет восемь было, когда ее отец разбился. Он в нашем поселке на автобазе водителем был. А через год Наталья и сошлась с этим… подсудимым! Оно понятно: женщина с дитем на руках! Небось, не сладко. Опять же, и наши женские слабости: всякой бабе мужик нужен!

А Мариночка на моих глазах выросла. Хорошая девочка, ласковая. Всегда: «Здравствуйте, тетя Нюра! Как у вас дела, тетя Нюра?» И работящая: и в огороде, и свиней накормить, и корову из стада встретить. А куда деваться? Наталья целый день в магазине продавцом. Она в этом деле строгая, немка же ж! «У меня, говорит, должен быть ажур, чтоб без недостачи!» И не бывало у нее никогда недостачи, за столько лет-то! А этот… как его… подсудимый… на автобазе слесарем. Или как там у них называется? Машины ремонтировал, значит.

Не знаю, правда, как он там ремонтировал, но дома не шибко убивался. Девчонка ведра в огороде таскает, поливает. А он сидит на крылечке и курит. Выходной у него потому что!

А так он мужик, вроде, и ничего был. Выпивал, не без этого. Но тихий. Не вредный, в общем. И Мариночка к нему: папа, папа. И он тоже иной раз ее по головке погладит. Хотя и отчим, а тоже ж понимает: дите!

А как-то раз он на своей автобазе напился и домой не вернулся. Уже темно, а его все нет. Вот Марина – а ей уже лет тринадцать было, кажись – и пошла его искать. И нашла! Он на улице упал и заснул. Девчонка и привела его домой. Можно сказать, от смерти спасла! А как же ж! Зима же ж! А он чего потом сотворил, вурдалак!..»

Свидетель Иванов Дмитрий Васильевич, 38 лет:

«С Сергеем Мальцевым мы вместе на автобазе работали. Я – водитель, он – автомеханик. Ничего плохого про него сказать не могу: дело свое знает основательно, любую неполадку может устранить в два счета. Но он как-то  без особого огонька работал! Машина сломалась, а водителю в рейс. Сергея попросишь, а он: у меня смена закончилась! Уговариваешь его остаться на час, а он: нет! Начинаешь снова просить, а он тогда: ладно! Любил, чтобы его просили! Может, авторитет так свой поднимал, не могу судить.

Так-то он по себе тихий. У нас ведь коллектив мужской, грубый – шоферня, как говорится. Иной раз и конфликты случаются. А он всегда в стороне. Может, боялся. Он ведь, сам видите… как это сказать… невзрачный. Куда ему, допустим, против Витька Ломакина? Тот Сергея в два счета в бараний рог свернет!

Но и с Сергеем у нас предпочитали не связываться. Мы заметили: поругаешься с ним, а потом машина не заводится. Ищешь, ищешь, а найти неполадку не можешь. Многие на Сергея грешили. Но за руку его никто не поймал, так что зря наговаривать не буду.

А так ничего плохого про него сказать не могу: дело свое знает основательно, любую неполадку может устранить в два счета».

Свидетель Касаткина Людмила Александрова, 20 лет:

«Мы с Мариной Мещерской с детства дружили. Мы ведь в одном классе учились и живем рядом. В детстве бегали друг к другу, вместе уроки делали. А когда повзрослели, то и на танцы. А Марина симпатичная, парни вокруг нее так и вились! Но побаивались ее! Она ведь бойкая на язычок, умела так отбрить нахала, что мало не покажется!

А когда Марине было уже 18 лет, тетя Наташа в Германию уехала жить. Марина ехать с ней отказалась. Категорически! «Зачем, говорит, мне чужая земля? Я там никого не знаю! Так что, говорит, не нужен мне берег турецкий, и Африка, говорит, мне не нужна».

По правде сказать, у нее уже парень был, только его в армию забрали. А Марина пообещала, что будет его ждать. И ждала.

Тетя Наташа уехала, а Марина вместо нее в магазине стала работать. А дядя Сережа перешел жить к своему брату. Не с Мариной же ему жить, верно? Он ей не отец, в конце концов, а только отчим. А она уже взрослая девушка!

Потом тетя Наташа дяде Сереже вызов прислала, и он тоже уехал. А через несколько месяцев вернулся. Сказал, что в отпуск. Хотя какой у него отпуск? Это тетя Наташа работала няней в детском саду, горшки выносила. А он без работы шлялся, не мог ничего найти. Да и как ее найдешь, если он языка немецкого не знает? Мне Марина рассказывала.

А как-то раз вечером – я у Марины дома была – он к ней приперся. Типа, денег на водку попросить. Или, может быть, у него другие мысли были, а меня увидел и испугался. Не знаю.

Ну, вот. Дядя Сережа сказал: денег дай, я потом из Германии вышлю. А Марина не дала. Нет денег, говорит. Он раскричался, хотел даже Марину ударить. Скандал устроил, одним словом. Марина и сказала ему в сердцах: «Я маме все расскажу, и она тебя из Германии выпишет навсегда!»

Потом дядя Сережа уехал в Германию, а вскоре действительно вернулся. Навсегда. Тетя Наташа аннулировала свой вызов. Я не думаю, что Марина пожаловалась тете Наташе. Она не такая! Она может сказать что-то, но вот мстить – нет! Это не про Марину. Наверное, тете Наташе самой надоело, что он сидит у нее на шее. Наверное, еще и пить стал на ее деньги. Не знаю.

А вскоре после того, как вернулся дядя Сережа, был родительский день. Мы с Мариной с кладбища возвращались. Она навещала отца своего настоящего, а у меня там бабушка похоронена. И возле моего дома мы расстались. Марина пошла к себе домой.

А потом мне сказали, что дядя Сережа убил Марину».

Подсудимый Мальцев Сергей Петрович, 39 лет:

«Родительский день был, а мы у брата свинью резали. Брат мой сам не может, рука, говорит, дрожит, могу не попасть, как нужно. А у меня и нож для этого хороший – финка. Я всегда у брата и резал. И другие просили. У меня глаз-ватерпас.

Зарезали, опалили паяльными лампами, помыли, разделали. Все как положено. А потом немного выпили в доме. Свежина все-таки. Брат мой не курит, а я вышел на крыльцо покурить. Сижу, курю, значит. А тут и нож мой торчит. Я как его в крыльцо воткнул, так и забыл забрать.

А тут Маринка по дороге идет мимо. Меня увидела и улыбнулась. Улыбнулась! Издевается, значит! А я нож выдернул и пошел к калитке. Я не знаю, зачем пошел и зачем нож взял. Может быть, напугать ее хотел. Или, скорее всего, это как-то машинально получилось. А она нож увидела и побежала. Испугалась, наверное. И я побежал за ней. Я не знаю, зачем побежал. Может быть, еще сильнее напугать хотел. Или, скорее всего, это как-то машинально получилось. А я запомнил: юбка ей бежать мешала. Я это хорошо запомнил. И я ее быстро догнал. И ударил ножом в спину. Наверное, как-то машинально получилось. И она вот так на бегу сразу упала лицом на землю. Я ее еще поднять хотел. Хватит, говорю, притворяться. Пошутили, говорю, и хватит. А у нее кровь. Мне потом следователь сказал, что я ей прямо в сердце попал. И даже маленький кусочек сердца ножом отрезало. Вскрытие показало, мне следователь сказал.

А потом я испугался и убежал. До самого вечера на озере в камышах прятался. Я видел, как меня искали. Сначала сами жители, и мой брат вместе с ними. Звали. А потом менты приехали.

Я не знаю, что бы я сделал, если бы меня не нашли. Может быть, попытался бы ночью выбраться из поселка. Или, скорее всего, сам бы сдался. Просто хотел выждать, пока все успокоятся.

Но к вечеру и ментовскую собаку привезли. Как будто я бандит какой опасный! Смешно!

Я сам и вышел из камышей. Сдался. Бить – нет не били! За что? Маринка им родной человек, что ли? Она ведь только моя дочь! Так что за что меня бить? Только брат мне сказал: «Серега, что же ты наделал?» Да и соседка вот эта, Митрофановна, вурдалаком обозвала».

Последнее слово подсудимого Мальцева Сергея Петровича:

«Вину признаю частично: свой проступок совершил в состоянии аффекта. Раскаиваюсь. Искренне раскаиваюсь! Прошу уважаемый суд не наказывать меня строго…»