Армейские байки
Сергей Лозенко, как и я, был из Казахстана – правда, не из Кустанайской области, а из Петропавловска. Но все равно – земляк. Где-то через полгода после того, как я оказался в роте, мы с ним крепко сдружились.
Человек он был добродушный: имея первый разряд по боксу и будучи старослужащим, никогда не «гонял» молодых солдат – «духов», как их у нас называли.
Однажды он даже попытался взять под защиту одного «духа». Тот парень был из Риги, говорили – сын заместителя министра Латвийской ССР, а потому, попав в армию, оказался не в своей среде. Он вечно ходил грязный, таскал из кухни черный хлеб, своими посылками из дома никогда не делился, а прятал их на фельдшерском пункте. Его, естественно, не любили и постоянно гнобили.
Вот Сергей ему и предложил: «Что ты ходишь, как чмо? Давай я займусь тобой: будем бегать по утрам, я научу тебя боксу».
В тот же день сын замминистра доложил об этом разговоре командиру роты. Но своеобразно так доложил: «Лозенко сказал, что мной займется!»
Командир роты понял эти слова по-своему и устроил Лозенко разнос. Сергей «духа» простил и не стал сводить с ним счеты. Но и заступаться за него перестал. Кстати, тот сын замминистра прослужил всего полгода и окольными путями был возвращен домой. Видимо, его отец решил: хватит с сына «школы мужества»!
Но и задевать Лозенко не следовало. Как-то Сергей и Степа Шабадей ночью вернулись из «самоволки» настолько пьяными, что утром их не могли добудиться. Не смог этого сделать даже разъяренный командир роты.
«Бросьте их в кузов машины и везите на гауптвахту!» – приказал он.
«Так ведь жестко в кузове!» – возразил я.
«Обойдутся!»
Я все же дал указание дневальному бросить в кузов пару матрасов. Командир роты видел это, но промолчал.
Когда мы на руках выносили бесчувственные тела из казармы, Степа Шабадей словно что-то почувствовал. Не просыпаясь, он так крепко ухватился за ручку двери, что с большим трудом удалось его отцепить.
Мне вручили автомат (без патронов) и велели этих солдат сопровождать. Всю дорогу Лозенко и Шабадей спали. Проснулись же лишь тогда, когда машина въехала в ворота гауптвахты. Лозенко и Шабадей сами спустились с кузова и стали дико озираться. Они не могли понять, где находятся!
Тут к ним подошел начальник гауптвахты и завел волынку: «Это что за солдаты такие! Как можно так напиваться? Сволочи вы, а не солдаты!»
«А ты кто такой, чтобы здесь командовать?» – спросил у него Лозенко.
«Я – начальник гауптвахты!» – гордо ответил тот.
«Ну, и иди на…, начальник гауптвахты!»
Думаю, на «губе» Сергею пришлось тяжко.
Вспоминаю и другой случай. Ефрейтор Супрун послал «духа» Зиязетдинова за «оболюкасом». Так по-литовски называлось вино «Яблочное». В магазине оно стоило 1 рубль 5 копеек, но мы его покупали в городе на квартирах. Ушлые литовцы запасались им на ночь и продавали солдатам уже за 3 рубля. Но зато торговля шла в любое время дня и ночи.
Когда Зиязетдинов возвращался, Лозенко его перехватил. Вино у него отнял и выпил. Не сам – вместе с Зиязетдиновым.
Ночью Супрун поднял Зиязетдинова с кровати.
«Где мое вино?» – грозно спросил он.
Зиязетдинов молчал, хотя и понимал: его будут бить. И, возможно, даже ногами.
«Твое вино выпил я, – не вставая с кровати, сказал Лозенко. – Вопросы есть?»
Супрун и без того об этом знал. Но связываться с Лозенко опасался. А выплеснуть злость тем не менее очень хотелось.
«К тебе вопросов нет! А вот с «духом» я буду разбираться!» – возразил Супрун.
«Оставь его в покое», – сказал Лозенко.
«Сначала он мне ответит! Я его посылал за «оболюкасом» – он не принес!» – заявил Супрун и отвесил Зиязетдинову оплеуху.
Сергей мог и промолчать. Подумаешь, какое дело: старослужащий «учит» «духа»! Но Сергей был еще и справедливым парнем. Он встал. Подошел к Супруну. Пара ударов – и Супрун к Зиязетдинову претензий больше не имеет.
Никто за Супруна не вступился, хотя земляков у него было немало…
Я не помню, кто в нашу роту принес боксерские перчатки. И вот один сержант вызвал Сергея Лозенко на боксерский поединок. Сержант не очень боялся: он до армии тоже занимался боксом. К тому же был на полголовы выше Лозенко да еще и плотнее его. В общем, разные весовые категории.
Начали они осторожно, прощупывая друг друга. Потом я на секунду отвлекся. Когда же повернулся, сержант уже лежал в нокдауне.
За этим поединком наблюдал и старший лейтенант Скворцов. Он называл себя каратистом. Хотя один солдат, видевший тренировки Скворцова, смеясь, рассказывал в казарме: «Какой он к черту каратист! Он лишь с третьей попытки ногу на табуретку закидывает».
Но самомнение у Скворцова было огромное. А потому он тут же и предложил Сергею: «А со мной – слабо? Ты можешь меня бить, все равно не попадешь! А я буду только имитировать удары!»
Имитировать не имитировать, но между ног Сергею Скворцов все-таки попал. Сергей, видно было, после этого завелся. И во время очередной «имитации» он поймал Скворцова за ногу и несколько раз ударил его по лицу. Ударил несильно, но и этого хватило: и без того редкие волосы на голове старшего лейтенанта встали дыбом.
Мимо проходил зампотех старший лейтенант Шеремет и поединок прекратил.
На следующий день Шеремет рассказывал офицерам на командном пункте: «Представьте себе, вчера Лозенко и Скворцов бокс затеяли! Если бы я их не остановил, там бы настоящая драка случилась!»
На что командир роты возразил: «Какая драка! Там бы просто было избиение старшего лейтенанта Скворцова!»
Командир роты старший лейтенант Силов реально оценивал возможности Лозенко и Скворцова. Но в одном он ошибался: не было бы избиения! Как я уже сказал, Сергей Лозенко был человеком добродушным и легко прощал обиды.
БЕЗБАШЕННЫЙ
Был в нашей роте и другой казахстанец – Кожахметов из Караганды. Вот о нем я ничего хорошего сказать не могу. Человеком он был, что называется безбашенным.
От Кожахметова постоянно исходила непонятная угроза: нельзя было угадать, о чем он думает и что выкинет в следующую минуту. Да и умел ли он думать? Но если он на мгновение о чем-то задумывался, то было понятно: жди беды!
Большую часть времени Кожахметов проводил на гауптвахте. Отправляли его на перевоспитание даже в каунасскую гауптвахту, которую охраняли десантники и о которой ходила дурная слава. Но разве такого перевоспитаешь?
И когда Кожахметов возвращался с гауптвахты, для нас, «духов», наступали тяжелые времена. Правда, меня и Зиязетдинова он задевал не часто – земляки все-таки. А вот над литовцем Мачюлайтисом издевался ежедневно.
Однажды Кожахметов вставил патрон в автомат и почти в упор в Мачюлайтиса выстрелил. Патрон, положим, был холостой, но Мачюлайтис-то не знал об этом! Так и разрыв сердца можно получить.
Приехали как-то в нашу роту офицеры из особого отдела. Свою машину оставили на территории части, а сами ушли ночевать в городскую гостиницу. И ночью Кожахметов эту машину угнал!
Запахло дисбатом, но сор из избы решили не выносить и не бросать тень на репутацию роты. Кожахметов отправили в Калининград, где в нашей бригаде готовили солдат для отправки на целину, на уборку. Мы все вздохнули с облегчением: хоть несколько месяцев отдохнем от Кожахметова! Но он вскоре вернулся обратно. Он и в Калининграде умудрился угнать машину!
Невероятно, но Кожахметов дослужил-таки до дембеля и уехал домой. Его и задерживать сильно не стали – отправили в одной из первых партий, хотя такой привилегией пользовались лишь лучшие солдаты. Но, как говорится, с глаз долой – из сердца вон.
Вот только после отъезда Кожахметова в роте появилась байка, что до дома он так и не доехал: что-то натворил в поезде и все-таки сел.
Не знаю, насколько это соответствует действительности. Но уверен: даже если и доехал, на воле вряд ли долго погулял. Тюрьма давно по нему плакала. И наверняка его дождалась.
НАПОЛЕОН
Когда Валдис Малинаускас появился в нашей части, я уже прослужил полгода. Мне показалось, что этот малый с придурью. Он нес какую-то ахинею да еще в первый же день надерзил «дедам». Было понятно, что ночью его будут «учить». Но Малинаускас, еще не нюхавшей службы, словно и не догадывался об этом и спокойно ходил по казарме.
Ночью Малинаускаса подняли с кровати, вывели из казармы и сразу же ударили в живот. Это был лишь первый этап «учения», но у Малинаускаса началась рвота. «Деды» испугались и оставили его в покое. И в дальнейшем держались от него подальше. Больных лучше не трогать – меньше проблем!
Позже мы с Малинаускасом подружились, и я понял: таких умных людей еще поискать! Хотя парень он был своеобразный. Его кумиром был Наполеон. Малинаускас и был похож на него: такой же полноватый и невысокий.
Малинаускас рассказал мне ту историю со рвотой.
«Я понял, что меня собираются бить, – говорил он. – Поэтому на ужине я в столовой взял хлеб. Когда ночью в казарме началось движение, я этот хлеб разжевал и оставил во рту. А когда меня ударили, я изобразил рвоту. Только и всего!»
На гражданке Малинаускас был внештатным фотокорреспондентом нескольких вильнюсских газет.
«А чего там сложного? – объяснял он. – Я сразу понял, что качество снимков не имеет большого значения. Главное, первым принести фотографии! Поэтому я с утра садился на велосипед и приходил в редакцию перед самым открытием!»
Фотографом, однако, Малинаускас был отличным. Лучшая моя армейская фотография сделана Малинаускасом.
Но и на гражданке Малинаускас был изрядным ловчилой.
Вот еще один рассказ: «Мы с товарищем берем фотоаппараты и идем в школу. Говорим, что нужны снимки для газеты. Фотографируем классы, учеников и учителей. А потом нас, разумеется, хорошо кормят и поят. А у нас в фотоаппаратах даже пленки нет!»
Иногда нас, солдат, отправляли в город на работу: разгружать вагоны, закидать уголь в кочегарку, разложить горбыль на стройучастке. Зимой, разгружая вагоны, я даже обморозил пальцы на ногах, и Мачюлайтис, не застреленный Кожахметовым, их потом мне долго оттирал. Но все равно я полгода эти пальцы не чувствовал. Но это так, к слову.
Мы не обязаны были работать в городе. Я думаю, это были какие-то махинации командира роты: сдавая солдат в аренду, он имел свою выгоду.
Так вот, мы с Малинаускасом на стройучастке. Начальником у нас – какой-то дедушка, ветеран войны, как он сам утверждал.
«Я лично Паульса в плен взял! – говорил этот дед. – За что меня наградили орденом Ленина!»
Но Малинаускас откуда-то узнал, что во время войны этот человек был полицаем, за что и отсидел в советском лагере.
И когда дед в очередной раз стал рассказывать о своих подвигах, Малинаускас прервал его: «Дед! А за что ты сидел в лагере? Полицаем был? Сколько человек ты лично расстрелял? Не врать! В глаза мне смотреть!»
Дед смутился. И пробормотал: «За что нужно было, награждали. А за что нужно было – сажали».
Но больше о своем героическом прошлом не заикался.
После работы мы идем в столовую – хочется ведь иногда поесть нормальной еды.
«Попробуешь наши цеппелины – лучшее литовское блюдо!» – убеждал меня Малинаускас.
Но в столовой очередь.
«Спокойно! – говорит Малинаускас. – Сейчас я их всех из очереди удалю! И, заметь, без единого слова!»
Он подходит к последнему человеку в очереди, делает морду кирпичом и начинает тупо смотреть ему в спину. Человек, что-то почувствовав, оглядывается. А Малинаускас молчит и лишь смотрит. Потом человек оглядывается снова. Затем еще несколько раз. И, наконец, не понимая, что происходит, покидает столовую.
Всех не всех, но несколько человек из очереди Малинаускас действительно удалил. А потом литовцы, наверное, думали: «Какие скоты, эти русские солдаты!»
И объясняй им, кто среди солдат русский, а кто литовец!
Но самого Малинаускаса это мало беспокоило. Он вообще старался не забивать себе голову всякими пустяками. Его, как и Наполеона, интересовали только великие дела.
Олег ПОЛИВОДА