Полигон
КИСЕЛЬ
Наш ротный старшина старший прапорщик Лесик ненавидел кисель. Однажды молодой рабочий по кухне по незнанию подал Лесику кружку с киселем – так эта кружка и полетела в солдата.
Никто не знал, почему у старшины эта ненависть. Возможно, он, как и многие другие солдаты, верил, что в кисель добавляют бром, чтобы отбить у молодых людей тягу к женщинам.
Но однажды мой земляк ефрейтор Зиязетдинов сделал потрясающее открытие. Он был дневальным, стоял «на тумбочке», читал от нечего делать развешенные здесь же приказы, в том числе подписанные и Лесиком, а потом его осенило. Он подозвал меня и сказал: «А ты знаешь, почему Лесик не любит кисель? А ты прочитай его фамилию справа налево! Может быть, его в детстве киселем и дразнили?»
ЗМЕИ КРУГОМ, БУДЬ ИМ ПУСТО!
Еще Лесик очень боялся змей. А потому, когда объявили, что наша рота едет под Астрахань на полигон, Лесик, я думаю, был не в восторге. Змей там было много. И Лесик, уже бывавший на полигоне, знал это лучше других.
Как-то наш фельдшер, тоже прапорщик – его фамилию я не помню, к сожалению – рассказал мне, какую злую шутку он сыграл под Астраханью с Лесиком.
Фельдшер убил змею и засунул ее в щель в офицерской палатке. Лесик в палатку зашел – и тут же пулей из нее вылетел!
«Там змея!» – отдышавшись, пояснил он.
«Сейчас я ее поймаю!» – пообещал фельдшер.
Страх страхом, но ведь и любопытство никто не отменял, а потому Лесик остался у входа наблюдать за поимкой змеи. А фельдшер взял змею за хвост и… швырнул ее на Лесика.
«Ты бы видел, как он бежал! – смеялся фельдшер. – Затем залез на стол, за которым обедали солдаты, и отказывался с него слезть! Часа три мы не могли его снять со стола!»
А ночью, по словам фельдшера, в офицерской палатке случилось страшное. Лесик вдруг подскочил на своей кровати и, тыча пальцем в угол, дико закричал: «Змея! Змея! Стоит!»
В темноте и правда казалось, что в углу боевую стойку приняла кобра. Включили фонарик и в углу увидели… чемодан. Один замок у него расстегнулся, он и был похож на стойку змеи…
Но ехать на полигон, однако, надо. Мы-то особенно не готовились, а вот наши соседи-ракетчики стали готовиться очень тщательно. Наши части были разделены только деревянным забором, а потому мы видели, как ракетчики целыми днями коптили колбасу. Да и ароматы этих колбас сводили нас с ума.
«Копченая колбаса и водка – это взятка тем, кто будет запускать самолеты, – объяснил мне один наш офицер. – Ракетчики хотят узнать у них, в каких квадратах будут лететь самолеты, чтобы подготовиться к стрельбе заранее и не промахнуться по своим целям! В общем, обычное дело! Хотя, конечно, мошенничество».
Как тут не вспомнить анекдот: «До армии я плохо спал, потому что боялся: не знал, насколько хорошо нас охраняют. В армии я плохо спал, потому что сам охранял. После армии я плохо сплю, потому что уже знаю, КАК нас охраняют!»
Забегая вперед: несмотря на свою колбасу и водку наши соседи-ракетчики все-таки на полигоне много своих ракет запустили в пустоту. Видимо, потому, что у них ракеты были «земля-воздух». А советской армии очень требовались ракеты «земля-самолет».
Везли нас на полигон не в самых комфортных условиях. Для офицеров и прапорщиков прицепили плацкартный вагон, а мы ехали в теплушках, в каких возвращались с фронта солдаты Великой Отечественной. Да еще и утрамбовали нас, как сельдь в бочке: спать на нарах мы могли только боком, а когда все вдруг спускались с нар, ногу некуда было поставить. Благо, дверь постоянно была открыта. А посреди этой огромной двери, чтобы солдаты не вывались на ходу, прибили доску. Тот, кто видел военные фильмы, понимает, о чем я говорю.
Но как нас встречали в Белоруссии! Мы остановились на какой-то станции, из вагонов нас не выпустили. Но несколько белорусских парней закупили в киоске сигареты и стали забрасывать их в наш вагон. А кто-то даже передал бутылку водки. Наши офицеры, узнав об этом, пытались водку найти – своя, видимо, у них уже закончилась. Да найдешь ты, как же!..
В Литве, где я служил, к солдатам относились значительно хуже. Однажды в автобусе какой-то старик на плохом русском сказал мне: «Закопать бы тебя в землю!» Хотя я стоял молча и никого не трогал…
На полигоне свой палаточный лагерь мы разбили в степи. Офицеры и прапорщики по ночам пили и играли в карты. В их палатке постоянно горела лампочка: электричество подавалось с двигателя, который мы с собой привезли. Однажды я проснулся часа в три ночи и увидел, что в офицерской палатке все еще горит свет. Я решил, что они перепились и уснули. И выключил двигатель.
И тут же раздался дикий крик командира роты: «Кто посмел?! Немедленно включить свет!»
Я тут же скрылся от греха подальше. Но видел, как прапорщик колдовал над двигателем. Вот только снова его запустить так и не смогли.
Утром фельдшер мне рассказал: «Идет игра. На столе куча денег. Командиру роты идет карта. И вдруг – темнота! Те, кто проигрывал, вздохнули с облегчением».
У солдат ночью были другие забавы: мы ходили на ближайшую бахчу за арбузами и дынями.
К слову, был у нас один младший сержант, литовец, прикомандированный к нашей роте на время учений из другой части. И вот он на полигоне сделался наркоманом. А наркотиками для него стали дыни, которые младший сержант здесь впервые попробовал. При слове «дыня» он принимал стойку, как старый боевой конь, услышавший призывной звук трубы. Целыми днями он только о дынях и говорил, чем страшно выводил из себя старшего прапорщика Лесика. Этот литовец пообещал: когда после армии вернется домой, будет выращивать дыни у себя на балконе. Так что, я думаю, он стал впоследствии великим селекционером.
А рядовой Барткявичюс как-то взял фонарик, саперную лопатку и пошел к реке на рыбалку. И ведь принес три щуки!
«Я посветил. Щука стоит у берега. Я ударил лопаткой. Щука моя!» – рассказал он.
И утром уже офицеры и прапорщики стояли на берегу с самодельными удочками. Крючки делали из обычных иголок. Но улова не было. Только Лесику снова «повезло»: он едва не поймал проплывавшую по реке змею.
КАРАКУРТ
Впрочем, рядом с нашим палаточным лагерем были не только змеи, но и другая «живность»: скорпионы, фаланги, каракурты.
Каракурты, как рассказывали местные жители, появились недавно: их не было здесь с 1912 года. И уже несколько человек пострадало от их укусов: кто-то умер, кто-то был в больнице.
Мы этих пауков ловили, сажали в банку и смотрели «корриду». Скорпионы и фаланги в драку между собой вступали неохотно, а вот на каракурта фаланга накинулась сразу же. И убила его.
Наш фельдшер развел какой-то яд и потравил территорию нашего лагеря. Я, правда, усомнился в действенности этой отравы, потому что видел, как все происходило: фельдшер бежит за фалангой, прыскает на нее ядом, а той хоть бы хны! И погибла она лишь потому, что утонула в этой жидкости.
И вот тут-то выяснилось, что своя фобия есть и у моего командира взвода старшего прапорщика Жогло: он жутко боится каракуртов. Жогло до этого на год уезжал в Эфиопию и знал, насколько каракурты опасны.
Узнав, что под ногами у нас бегают каракурты, Жогло сразу же перенес свой матрац из офицерской палатки на радиолокационную станцию – в будку грузовой машины. Там и ночевал.
Точнее, переночевал только один раз. А утром я увидел, что старший прапорщик ходит вокруг станции в одних трусах.
«Поливода! – обратился он ко мне. – Это ты вчера каракурта поймал?»
«А что случилось?» – поинтересовался я.
«Залезай на станцию и лови каракурта!»
Как оказалось, старший прапорщик Жогло увидел на станции каракурта (или, может быть, обычного паука – у страха глаза велики) и, забыв захватить одежду, мгновенно ретировался.
Я в будку залез, каракурта не обнаружил, а лишь подал своему командиру взвода его одежду. А заодно и матрац. Жогло решил вернуться в палатку.
И после этого Жогло на станцию заходил с большой опаской. Он вообще бы не заходил, но куда деваться? Именно Жогло отвечал за бесперебойную работу радиолокационной станции П-15 «Тропа».
И однажды Степа Шабадей предложил мне подшутить над Жогло: сказать, что мы видели каракурта.
И сидим мы, значит, втроем на станции: я, Степа и старший прапорщик, который к тому времени окончательно успокоился.
«Товарищ старший прапорщик, я вчера здесь видел каракурта», – как бы между прочим сказал я.
Товарищ старший прапорщик подскочил на стуле: «Где?! Когда?!»
«Я ночью заходил на станцию. Открыл дверь, а какой-то паучок поднимался по паутине», – продолжил я.
И, кстати, это была правда. Хотя я был уверен: на паутинке полз не каракурт.
Я так честно и сказал: «Но, может быть, это был и не каракурт вовсе…»
«Каракурт, вашу мать!» – с отчаянием в голосе воскликнул Жогло.
И на станции Жогло стал появляться еще реже. За что даже получил выговор от командира роты.
«На прошлых учениях, говорят, у летчика закончились боеприпасы, так он на таран пошел! А ты каракурта боишься!» – кипятился командир.
УЧЕНИЯ
И когда, наконец, начались учения, на нашей станции возникли проблемы – видимо, Жогло недосмотрел за техникой.
Здесь, однако, следует объяснить некоторые технические детали. РЛС под кодовым названием «Тропа» была предназначена в основном для обнаружения низколетящих целей. И в радиусе 50-70 км она «видела» даже то, что находится на земле. И в итоге в этом месте на экране индикатора было сплошное желтое пятно, мешавшее обзору. Но имелась система под названием СПЦ – селекция подвижных целей. Она убирала все неподвижные предметы и оставляла только те, которые быстро двигаются. То есть самолеты и вертолеты. И если СПЦ работает, ты самолеты видишь. Не работает – не видишь ничего. В радиусе 50-70 км – «мертвая зона».
В общем, как-то так. Не знаю, насколько понятно я все объяснил.
И вот начались учения. Мы вместе с Жогло сидим на радиолокационной станции. Я обнаружил три контрольные цели – самолеты без опознавательного знака «свой». И каждую минуту выдаю их координаты – квадрат, в котором они находятся.
Надо сказать, что для опытного оператора вести три самолета – дело плевое. Труднее, когда их семь или восемь: можно запутаться в этих самолетах. Но опять же – если ты новичок. А я уже был оператором достаточно опытным.
И вдруг система СПЦ выходит из строя. А контрольные цели приближаются к «мертвой зоне». И вот уже входят в нее – я больше не вижу эти самолеты.
Я замолчал, не зная, что делать дальше.
«Продолжай выдавать данные!» – приказал мне Жогло.
«Да как?! Не видно же ничего!»
Но старшего прапорщика будто заклинило.
«Продолжай выдавать данные!» – повторил он.
И его я прекрасно понимал. Мне-то что? Не я за СПЦ отвечаю! А вот для Жогло провал на учениях был равносилен катастрофе. Как сказал бы товарищ Сталин, эта вещь будет пострашнее каракурта!
И я продолжал выдавать – наугад. В принципе, я раньше видел и траекторию полета контрольных целей, и их скорость. А потому и мог примерно предположить, как они будут лететь по «мертвой зоне». Хотя, конечно, самолеты могли и резко свернуть в сторону.
Но они не сделали этого. Когда самолеты из «мертвой зоны» вышли, я понял, что не сильно и ошибся. Так – мелкая погрешность.
А потом контрольные цели вдруг замерли на месте и стали расплываться на экране, постепенно превратившись в небольшое желтое пятнышко. Их сбили! А первой или пятой ракетой, у меня не спрашивайте. Я не знаю, потому что нас это уже не касалось. Это у ракетчиков надо спрашивать.
Старший прапорщик Жогло перевел дух. Что он испытал за это время, я не знаю. Его штаны я не щупал, а запаха, кажется, не было…
И в итоге наша рота за боевую работу на учениях получила «отлично». Хотя об инциденте с СПЦ стало сначала известно командиру роты, а затем и командиру бригады. И не от меня, кстати. Я так думаю, Жогло сам проболтался. Но ведь победителей не судят!
А замполит мне даже пообещал, что после этих учений я поеду в отпуск. Но замполит предполагает, а командир роты располагает: в конечном итоге в отпуск поехал наш каптерщик Барткявичюс.
Для сведения: каптерщик – одна из самых «блатных» «внутриротных» должностей. Он, вроде бы, всегда в казарме и одновременно вне распорядка. В его ведении форма, сапоги, белье и всякая необходимая каждому солдату мелочь – гуталин, пуговицы, полотенца… Каптерщик – это армейский Плюшкин. От него зависят все солдаты, а порой и офицеры. А вот на полигоне роль Барткявичюса была вспомогательной: он лишь ходил в наряды да ловил щук.
Но подобные «замены» в нашей роте случались часто: я вместо кого-то – на гауптвахту, кто-то вместо меня – в отпуск. Все зависело от того, насколько хорошие у тебя отношения с командиром роты.
Осталось лишь добавить, что после учений командир роты сдал всех солдат и сержантов на неделю в аренду в соседний колхоз: мы собирали помидоры. За что колхоз с нами рассчитался: мы увезли целую машину арбузов и дынь. Хотя солдаты и сержанты их потом даже не попробовали. Все предназначалось офицерам и их женам, а кое-что, как я уже рассказывал, перепало и начальнику гауптвахты за то, что он без очереди принимал на губу солдат нашей роты.
Но об этом, впрочем, я уже рассказывал….
Олег ПОЛИВОДА